Старый рояль

                           Рассказ

     Горит, горит свет в окне, как маяк, указывающий мне путь! Я иду на школьный вечер. Сегодня Осенний бал. Моросит мелкий, едва заметный дождь, скорее  водяная пыль. Тепло и тихо. Дорога мокрая  грязная и совсем не видна. Иду почти на ощупь. Хорошо, что горит это окно. Это окно в коридоре нашей школы на  горе и оно светится, как только перейдешь через речку. Впереди прямая как стрела дорога и по обе стороны её березовая аллея. Сейчас в школе играет музыка, там тепло и уютно. Ребята, как всегда, облепили брусья. Кто-то пытается показать, сколько  он может сделать переворотов, кто-то делает склепку и эффектный соскок…. Ну нет у нас спортивного зала и, поэтому брусья стоят просто в коридоре школы. А у окна, не у того, что видно от речки, а  напротив, у того, что выходит в сад стоит старый рояль, покрытый серым пыльным чехлом. Откуда он здесь? Когда то его забрали у раскулаченных. Рояль этот,  еще до революции,  купили в Москве. Его везли сначала на поезде в товарном вагоне, потом  (почему-то мне кажется, что это было зимой) осторожно погрузили на сани и долго-долго, и осторожно везли в Азеево. Девочка, для которой везли рояль, очень долго ждала свою давнюю мечту и вот, наконец, когда его занесли и распаковали, на  его запотевших с мороза боках загорелись, отражаясь на черном лаке, свечи на новогодней елке. Потом в коллективизацию рояль отобрали и отдали в школу. Куда подевалась эта  девочка? Она уехала в Среднюю Азию, и часто вспоминала, как ей выписали из Касимова учителя музыки, и из окон её дома полилась чудесная музыка. Только  в азеевской школе никто играть на рояле не умел, и он так и простоял в коридоре, пылясь и рассыхаясь. Мы поднимали крышку, тихонько нажимали на клавиши, и рояль отзывался хриплыми басовитыми звуками. А историю об этом рояле мне рассказали очевидцы…

     Шел февраль 1929 года…. В Азееве продолжалась коллективизация. Из района в Азеево приехали два милиционера. Вечером в сельсовете собрались коммунисты решать вопрос о сплошной коллективизации. Составили список кулаков на раскулачивание. В список попали все зажиточные жители села. Начались аресты и раскулачивание. Имущество, скот, инвентарь забирали в колхоз, самих раскулаченных ссылали в Сибирь на верную гибель.

    Снег шел весь день, к вечеру началась метель. В дом постучались глухой ночью. Открылась дверь, и к  хозяину дома обратился рассыльный сельсовета Арифулла.

-Ахмед! Тебе надо бежать и немедленно. Завтра будет поздно. Из НКВД двое приехали, я видел список на раскулачивание. Трое уже арестованы, теперь ваша очередь – зашептал Арифулла.

-Но я не кулак, у меня нет ничего. Мой отец торговал каракулем, я то здесь причем? Отец давно умер. Работников у нас нет. Может, нас и не тронут?

-Еще как тронут! У вас двухэтажный дом, я слышал, что его хотят использовать то ли для правления колхоза, то ли для сельсовета. Бегите, пока не поздно! Вас хотят со всей семьей сослать в Сибирь!

-Спасибо, Арифулла. Я твой должник.

-Не стоит. Твой отец был всегда добр ко мне. Сколько раз он выручал меня и семенами и помогал уплатить налоги. Хороший был человек. Ну, я побежал, пока меня ни кто не видел.

     Залаяли собаки, и Арифулла исчез в метели, как будто его и нем было…

     С тяжелым сердцем Ахмед стал будить жену и детей. Собирались быстро, до рассвета надо было успеть уехать. Взяли только самое необходимое и тронулись на лошади в Сасово. В доме осталась прекрасная мебель, фарфоровая посуда, ковры, рояль. Ахмед ехал и под завывание  метели вспоминал, как еще до революции его отец поехал в Москву и там обратился к своему земляку купцу первой гильдии. Тот взял его к себе приказчиком. Старательный молодой человек своей честностью, усидчивостью и, наверное, немалым талантом заработал ту сумму денег, которая была нужна для открытия своего дела. Хорошо зная  татарский и русский язык, Абдурахман поехал в Бухару и занялся торговлей меховыми товарами. Скупив партию каракуля, он отправлял её поездом в Москву.   Шли годы, постепенно у него рос капитал. Вернувшись в Азеево, он построил там  двухэтажный дом, женился. В 1905 году у него родился сын  Ахмед, в 1906 - дочь Алимя. Часто выезжал то в Москву, то в среднюю Азию. Когда Алиме исполнилось 10 лет, из Москвы привезли рояль. В октябре 1917 года в Петрограде грянула революция, Абдурахман забросил свою торговлю и стал жить в Азееве безвыездно. В 1922 году начался НЭП, власти разрешили частную коммерцию. Предприимчивые люди снова занялись бизнесом. Абдурахман стал закупать козий пух в Оренбургской области, привозил в Азеево и там его женщины пряли на дому. Это был хороший заработок для азеевских женщин. Никакой эксплуатации, как писали в коммунистической  печати. Наоборот, это была единственная возможность заработать женщинам. Жили тогда в основном, натуральным хозяйством, на заработанные деньги покупали в лавке соль, сахар, керосин, мануфактуру.  Желающих заработать было достаточно, и Абдурахман ни кого не обижал. В 1927 году Абдурахман  умер, и торговля прекратилась. Сын Ахмед не имел склонности к торговле и не стал продолжать дело отца. И вот он теперь ночью, тайно как вор, покидал свое родное Азеево  со старой  матерью, незамужней сестрой, женой и детьми. С трудом добрались до Сасова, там же на вокзальной площади за бесценок продали лошадь, сели на поезд и поехали в Ташкент.

    Сколько трудностей, сколько лишений им предстоит испытать. Пройдут годы. Мать он схоронит в Ташкенте. Сестра Алимя выйдет замуж. А сам он будет призван на фронт и в 1941 году его семья получит извещение: пропал без вести. А Алимя выйдет на пенсию и в 1965 году вернется в Азеево. Конечно, дом ее не сохранился. В тридцатые годы многие беженцы уезжали из Азеева  в Москву, в Среднюю Азию и подобно Алиме и Ахмеду бросали дома и имущество. Многие дома ломали, а кирпич возили в Ермишь. Говорят,  что центральная улица в Ермиши построена из этого кирпича. А Алимя тихо доживала свою жизнь в Азееве. Когда ей становилось плохо  от тоски и воспоминаний, она шла в школу к роялю, но появляться просто так в школе  было не просто, и  она устроилась туда техничкой. Теперь она каждый день могла видеть свой рояль. Она подходила к нему, когда в школе никого не было, гладила рукой черный лак и вспоминала тот день, когда ей привезли рояль.

Прошло еще несколько лет, рояль рассохся, струны его были порваны, клавиши разбиты…  Рояль вынесли из школы и выбросили. Деревянные детали сожгли в печке, струны  и клавиши побросали, и они постепенно заросли травой на свалке. А Алимя уволилась из школы и вскоре тихо умерла.  Так закончилась эта страница Азеева, а, сколько их было таких страниц, горьких и печальных.

Игорь Дорогов 29.10.2010 г.